На дороге лежит Коняга. Нет у него сил пастись или отойти в тень. Полоса, вспаханная только что, очень уже тяжелая попалась, с камнями. Непонятно даже, как удалось пройти ее до конца такому замученному, тощему животному с выступающими ребрами, с глазами и носом, залитыми слизью, и со сбитыми в кровь ногами.
Тяжелая доля Коняги. Днями в хомуте ходит – летом землю пашет, зимой товары возит. Корм никакой: трава мягкая перепадает только, когда в ночную гоняют. Зимой резаная прелая солома, а в поле только недогнившие стебли.
Хорошо хоть, хозяин попался добрый. Только понукает да покрикивает. И сам из последних сил за плугом идет. Пройдут так вдвоем борозду и дрожат от усталости, да так, что кажется – вот она, смерть подступила. А потом снова поле тянется от края до края, и нет ему конца.
Так годами тянет Коняга плуг, словно пытаясь вырвать спрятанную в громаде полей силу, которая исцелила бы его от тяжких уз. Но спряталась сила эта глубоко, и стало поле для Коняги кабалой, давящей и отнимающей последние силы. Кому-то и солнечный свет прекрасен, но для Коняги он дополнительный источник мучений. Для него одного лишь природа – истязатель и не знает он ни благоухания, ни прекрасных звуков, ни цветов, никаких ощущений не осталось, кроме боли и усталости.
Кажется, что Коняга живет бесконечно долго, не считая ни дней, ни годов, ни столетий, а зная только вечность. И вся эта вечность наполнена полем.
Дремлет Коняга под палящим солнцем, а мимо него пустоплясы ходят да поглядывают. Братьями они были, да только одному достался овес и мягкая солома на подстилку, а другому охапка прелой соломы.
Вспоминает иногда Пустопляс о брате, приходит поглядеть, как тот живет. И видит с удивлением, что бессмертный брат. Бьют его всем подряд, кормят соломой, морят тяжкой работой, но все же встает он на выкрученные ноги и идет, куда прикажут.
Думают пустоплясы, отчего так вышло. Одни говорят, что от смирной жизни таким стал, другие – что не от здравого смысла это, а от духа жизни, в нем живущего. Третьи утверждают, что «настоящий труд» нашел для себя Коняга. А четвертые уверены, что все оттого, что привыкла так жить Коняга и не ищет другой судьбы для себя.
Но эти разговоры идут от скуки и ничегонеделания, и вскоре просыпается мужик, привычно подгоняет лошадь. И все пустоплясы в восторге от того, как поднимается Коняга, тяжко упираясь в землю ногами.
Можно ли искать другую жизнь, если и не подозреваешь о существовании чего-то иного?
